Дворняжки – это наши потерянные души

Вам в детстве нравился мультик про Карлсона?
Мне только до того момента, пока Малышу не приносят Щенка. Ведь я знала, что мне никогда не подарят собаку. Пусть я даже начну получать одни пятерки с плюсом и мыть всю посуду в доме. Или реветь с утра до вечера. Это родители декларировали четко. В нашей-то квартире!

Если бы только я одна скучала по собаке – то была эпидемия нашего поколения. (И не только нашего, кстати.)
Символ одиночества, о котором мы почти не догадывались. Признак нехватки нежности и любви.
Мы были предоставлены сами себе. Сами записывались в кружки и секции и сами бросали их.
Играли во дворах в «двенадцать палочек», «казаков-разбойников» и «бутылочку». Имели куда большую степень свободы, чем сегодняшние дети. Но без собак.

Об этой тоске был еще и мультик «Варежка».
Про очень одинокую девочку, которая тоже мечтала о щенке. Настолько, что таскала за собой рукавичку на резинке, как собаку на поводке. Играла с ней, обнималась.
И та действительно превратилась в вязаного живого щенка, начала лаять и жить на коврике у двери. Т
о ли волшебство, то ли фантазия. Хотелось верить, что первое.
Но не получалось, мы слишком рано узнали, что сказки бывают только в кино. Мы как-то быстро стали эмоционально взрослее наших родителей. Никогда не рассказывали им о своих проблемах, решали их сами. Чтобы не расстраивать, не волновать.

Собака.
С ней было бы совсем по-другому. Существо, которое всегда тебя поймет.
У которого в глазах доброта и невыплаканные слезы. И оно пойдет за тобой хоть на край света, виляя хвостом. Тычась мокрым носом.
Теплый, любящий и веселый пес. Праздник, который всегда с тобой. Что бы ни случилось.

На улицах мы приставали к разным дворняжкам, а они к нам.
Мы сами были как дворняжки. Радостные и неприкаянные, недолюбленные и самостоятельные… А потом у меня появилась Жучка.

Есть такая технология исполнения мечты.
Сначала очень захотеть чего-то, пытаться добиться, еще и еще, а потом осознать, что все бесполезно. В том числе и мечтать.
Отчаяться и забыть. Переболеть. И тогда оно приходит – желанное. Любовь нечаянно нагрянет...
Эту технологию, конечно, нельзя воспроизвести специально. Но иногда это происходит само собой.

Она была одной из тех шавок, что вечно увязываются за тобой по улице.
Был сильный мороз, и она скакала за мной на трех лапах, четвертая была отморожена.
Я впустила ее в подъезд.

Утром она ждала меня во дворе. Я выудила для нее большой мосол из кастрюли с супом.
И это было начало настоящей дружбы. «Никакой собаки!» – конечно, сказали родители.
Но она поселилась сначала в подъезде.
Потом выждала необходимое время и однажды переступила наш порог – ползком, ластясь, гипнотизируя взглядом. «Только в прихожей», – сказала мама, не выдержав столь сильного потока любви и боли.

Но однажды она вползла на кухню, и было столько доверия и преданности в ее глазах.
В общем, спустя пару недель Жучка уже спала у моей кровати. Она стала моим лекарем. Избавив и от несчастной подростковой любви, от перфекционизма, от самых разных неприятностей и проблем. Ей можно было все рассказать. Хотя она все понимала и без слов.
Слизывала мои слезы. Бальзамировала раны. Я могла часами лежать с ней на полу, в обнимку.
И чувствовать, как оттаивает душа. Многое вокруг становится легче и проще. Словно из всего наносного проступала настоящая я.

...однако сегодня стало модным заводить четвероногих друзей, похожих на своих хозяев.
Фото Reuters

Известный психотерапевт Карл Роджерс был первым, кто еще в прошлом веке сформулировал эту аксиому: чтобы человеку исцелиться от душевной боли, ему нужно всего лишь почувствовать рядом с собой живую душу.
Ощутить, что его чувства поняты и приняты, искренне и без всяких оценок и ярлыков. И этого уже достаточно, чтобы начать меняться.

А у Чехова есть рассказ «Тоска». Там горюет извозчик Иона, который потерял сына.
Сумерки, снег, холод. «А у меня на этой неделе... тово... сын помер!» – пытается говорить Иона с садящимися к нему в сани людьми.
Но никто его не слышит. А ему жизненно важно поговорить, слишком уж больно.
И вот уже в конюшне он вглядывается в блестящие глаза своей кобылы. «Лошаденка жует, слушает и дышит на руки своего хозяина... Иона увлекается и рассказывает ей все...»

Теперь это называется пет-терапией.
От словечка pet – домашние любимцы. Этот термин придумал 35 лет назад детский психиатр Борис Левинсон.
Он заметил, сколь благотворно действует на его пациентов общение с его псом в приемной. И предложил использовать собак для лечения психологических проблем.

Сейчас в Москве, кстати, действует благотворительный фонд P.E.T. (Paws Expel Troubles).
Там бездомные дворняжки служат терапевтами. Ведь настоящий целитель – это раненый целитель. Он должен познать боль, чтобы обрести милосердие и мудрость. Из собачьих приютов они попадают в приюты человеческие – детские дома, хосписы. Их привозят и к одиноким старикам, и к аутистам – ко всем, кто нуждается в помощи. И кто в душе одинок. Они-то знают, что это такое. И умеют от этого исцелять.

Ну, а с моей Жучкой повторилась история чеховской же Каштанки.
Только в каком-то мрачноватом, советском контексте. Однажды к нам домой пришел угрюмый человек и сказал, что это его собака.
Мол, он живет неподалеку, был осужден, отбыл срок, а теперь вот вернулся и требует своего пса назад.
Он сказал, что у моей Жучки на самом деле какое-то другое имя. Я не захотела его даже запоминать.

Помню только страх в глазах моей собаки, свой собственный страх. И как мы спрятались с ней в углу, за дверью, прижавшись друг к другу.
На стороне этого чужака была странная, темная сила. «Конечно, забирайте», – сказала мама. От этого бессилия Жучка уже не успела меня исцелить.

Хотя, может быть, это не мы выбираем собак, а они выбирают нас. Однажды прибегают к тем, кто так нуждается в помощи. А потом оставляют, понимая, что где-то их ждет уже новый, еще более нуждающийся пациент. Или благополучно забытый старый зэк.

Но сейчас дворняжки уходят от нас.
Стало модно заводить породистых собак. Похожих на своих хозяев. Строго ранжированных. Стратифицированных. Все чаще болеющих по-человечески – бронхиальной астмой, сердечной недостаточностью. Обучающихся в специальных школах. Живущих по известному сценарию, уготованному им породой. Они порой неуравновешенны и могут сорваться.

Нередко они так никогда и не взрослеют.
И в их рейтинге играет роль не преданность или умение веселиться, а внешний вид и чистота крови. Неудивительно, что они не столько удовлетворяют нашу потребность в любви, сколько сами нуждаются в уходе.

А дворняги сегодня все больше напоминают бомжей.
Они – как утраченные части наших душ. Осколки детства, преданности, отверженности и прощения. Уходящая городская натура.

Часть того мира, где мы не бываем больше, ну, или почти никогда. Да и зачем? И вообще – некогда. И слишком волнительно как-то.
Ведь там мы уязвимы. И беспородисты. Там мы познали боль, но остались милосердны. И умеем радоваться просто тому, что мы есть. И просто, что кто-то рядом.

Как пел Боб Марли, некоторые любят дождь, а некоторые – промокают.

Это о той же разнице. Про собак и про людей.

Светлана Сергеевна Гамзаева – собственный корреспондент «Независимой газеты» в Нижегородской области.
Нижний Новгород